Noname, The Hives и бедрум-диджейка

Тейк недели — про важность ошибок

Noname. Одна из самых интересных рэп-исполнительниц (уровня Little Simz) выпускает второй альбом. И ей многое в мире не нравится. Не нравится, что первый чернокожий президент развязывал войны, не нравится общий тренд на позитивность, не нравится, что Рианна, Бейонсе и Джей-Зи выступают на Супербоуле и тем самым поддерживают американские войны (NFL тесно связана с армией), не нравится лживость окружающего мира и много чего еще. Честный рэп под джазовые биты, великолепный альбом великолепной исполнительницы, который хочется расслушивать еще долго. 

The Hives. Первый за 12 лет альбом группы, которая, в отличие от многих коллег по гараж-ревайвалу, умудрилась за прошедшие десятилетия не потерять ни драйва, ни желания играть. На The Death of Randy Fitzsimmons (так зовут вымышленного участника группы, который записан соавтором песен) The Hives звучат как The Clash с чувством юмора, как группа, которая очень хорошо понимает, как она выглядит, и какая у нее задача — развлекать. И с задачей они справляются. 

Tomu DJ. Многие электронные музыканты, сочиняющие формально танцевальную музыку, не то чтобы часто ходят по клубам, да и назвать их музыку разносящей танцпол не получится. Tomu DJ из таких, и ровно к этой теме она и обращается в треке Bedroom DJ. А затем продолжает сочинять музыку, под которую хочется пританцовывать в наушниках, музыку мечтательную, эклектичную и очень живую. 

Move. Этим прекрасным летним днем очень хочется послушать громкого хардкора (ну, мне по крайней мере) про политику и несправедливость и империализм. Бостонская хардкор-группа Move со своим дебютным альбомом как нельзя кстати: они поют про то, что мы все в чреве чудовища, но способны его поставить на колени. Про то, как люди забывают о своих ценностях, про консьюмеризм и про то, что Black Lives Matter — это не просто тренд, а симптом огромной проблемы, которая не решается донатом и покупкой футболки. 

МТШК. Второй сольный альбом музыканта Владимира Комлева, барабанщика у Ти-феста. В своем сольном творчестве Комлев как будто собирает в музыкальную форму все, что у него в голове, а в голове у него много злости на окружающую действительнось («деньги к денежкам, к гробам гробы»), тоски по России (запись вообще называется «русский альбом»), разочарование и вопросы о том, победит ли добро. Как часто бывает с альбомами, которые в первую очередь нужны своим авторам и записаны ради того, чтобы выложить наболевшее, повествование у МТШК немного скомканное и рваное, от этники до электроники, от серьезных прогонов до сатиры, но тем интереснее за ним следить. 

Тейк недели: как важно качественно облажаться

В этой рубрике я рассказываю про всякие околомузыкальные штуки, которые меня интересуют. Сегодня про то, почему меня завораживают синтезаторы и вообще то, что называется «электронной музыкой».

Музыкальная теория на то и называется теорией, что она лишь теория. В ее основе лежит множество универсальных вещей, понятных любому человеку на планете (тоника, квинта, кварта, октава — все эти штуки распознают все), а вот дальше начинаются условности, концепции и привычки. Классический пример – это нота, по которой мы все настраиваем инструменты. Сейчас это ля первой октавы с частотой колебаний в 440 герц, так называемый concert pitch. Так было далеко не всегда: лет сто назад нормально было настраивать ля на 432-435 герц, еще раньше существовал «петербургский строй», 436 герц, кто-то настраивал ля первой октавы на 400 герц. В барочной музыке используют 415 герц как точку отсчета В 1920-х начал формироваться стандарт, с которым мы живем и сейчас.

Впрочем, это вообще не значит, что вся музыка, которую вы слышите, существует именно в рамках этого стандарта. Попробуйте сыграть New Dawn Fades на идеально настроенной гитаре под запись с Unknown Pleasures: звучит не очень. Таких примеров множество: чаще всего это или особенности машины, которая перегоняет пленку во время мастеринга и делает это чуть быстрее или чуть медленнее (а значит, высота всей музыки изменяется), или сознательное решение все убыстрить/замедлить.

Иногда, как у «Металлики» в For Whom The Bell Tolls, приходится подстраивать гитары под звук колокола, который, как и все в нашей жизни, не по камертону настраивали (и это вообще наковальня), и в итоге все инструменты настроены примерно на четверть тона выше привычного.

А иногда музыканты просто не парятся и настраивают инструменты друг по другу, без тюнера. Или по пианино, которое вполне может быть расстроенным.

Или по синтезатору, который просто по своей природе неточный, что бы там ни говорили про математичность электронной музыки. Источником звука в синтезаторе чаще всего становится voltage-controlled oscillator, генератор, управляемый напряжением. Когда на него подают электричество, он выдает другое электричество (как вы поняли, я не электрик, а по физике у меня была тройка), которое потом претерпевает разные превращения (модуляции) и попадает на динамик. А вся музыка, которую мы слушаем через звукоусиление, по сути является электричеством, которое колебает динамик с разной частотой, а динамик, в свою очередь, колебает воздух.

Я не знаю почему так вышло, но оказалось, что задача «подать точное напряжение и получить точную ноту» не такая уж и тривиальная. На половине моих синтезаторов есть ручка frequency или tuning, которая позволяет поправить погрешность. И один из них, Behringer Neutron, я реально регулярно по тюнеру настраиваю, а то он плывет. Некоторые синтезаторы выдают разные ноты в зависимости от температуры в помещении (большая проблема для пионеров электроники Silver Apples, чьи самодельные синтезаторы каждый раз в каждом клубе звучали по-разному). Есть, конечно, всякие ухищрения, которые позволяют о таких приколах забыть, есть и цифровые синтезаторы, лишенные этой проблемы, но факт остается фактом.

После того, как осциллятор выдает какой-то сигнал, с этим сигналом происходят превращения. Потому что тупо звук осциллятора — вещь довольно скучная, это такой бип неинтересный, и, самое главное, монотонный. В дело вступает система ADSR — подъем, спад, поддержка, затухание. Ну или какая-то другая, их несколько популярных. Она описывает, как изменяется громкость звука, который издал осциллятор. Подъем может быть резкий, а может быть плавный: это скорость, с которой звук осциллятора достигает пиковой громкости. Дальше идет спад до среднего уровня громкости ноты, потом период затухания, когда нота остается на этом спаде и какое-то время не меняется в громкости, а потом затухание — ну, понятно. Примерно так же звучит нота на пианино после удара по ней: сначала нарастает, потом утихает. Да и вообще на любом инструменте. Атака, сустейн — понятные любому гитаристу понятия.

То есть вместо того, чтобы придумать что-то радикально новое, пионеры синтезаторостроения воссоздавали то, что уже и так существует. И если мы посмотрим на первые синтезаторы, попавшие в массовое производство, то увидим, что все они пытались имитировать уже существующие музыкальные инструменты и их звучание.

Такими же были синтезаторы и драм-машины «Роланда», культовые 808, 909, 303 и другие. Только ни 808-й на живые барабаны не был похож, ни 303-й не был способен заменить бас по звуку, поэтому поначалу они не снискали популярности, а еще и стоили крайне дорого. Попав в барахолки (а оттуда — в руки более экспериментально настроенных музыкантов) эти устройства в итоге породили совершенно новое звучание, которое теперь нам кажется привычным и знакомым.

Эта поучительная история не нова, мягко скажем, но от того не менее поразительна. Многие вещи в музыке, которые мы знаем и любим, были следствием ошибок, неудачных экспериментов и провалов! Запоротые тейки, которые потом становились основой великих песен, случайности на записях, которые затем их определяли, инструменты, придуманные с одной целью, но используемые совершенно для другого (на «джазмастерах» панк и инди играют в сто раз чаще, чем, собственно, джаз) — вот что такое современная западная музыкальная традиция. Цените ошибки, кто знает, куда они вас — или человечество — приведут.